Ветер. Почему он перестал играть с ним? Почему больше не спасает? Это все из-за нее. Из-за той, что посмела обратить внимание на мальчика. Что тогда сподвигло его прибежать именно сюда? Ведь он отпросился, чтобы пойти в медпункт. И, ведь, правда. Тогда он просто заблудился. Ведь не знал, куда идти, не успел еще территорию выучить. К тому же, в медпункт ни разу еще не ходил, находясь здесь. Не успел. Да и не любил он этого. Все эти лекарства, вата, бинты, запах хлорки и спирта. Он этого всего не любил, вот и не ходил туда. Он с детства привык всегда лечиться самому. Без кого-либо. И выходило же у него это как-то. Просто тогда у него не было выбора. Потому что он был один. А здесь… здесь каждый пытается показать, что хочет помочь. Как на это реагировать после стольких лет наплевательского отношения к нему других людей? В это просто не вериться, вот и все.
- Умереть. Это слишком просто. Слишком легко. К тому же неинтересно. Это не выход, как думают многие, а лишь начало круговорота, - мальчик тихо вздохнул.
Сколько можно было вспоминать? Незачем все это. Незачем. Оставь. Уже не вернешь ничего. Совсем. Она ушла, кинула, не вернется, он ей не нужен, он чужой, он лишняя вещь в переполненной сумке, которую легко можно было оставить, о которой не будешь жалеть. Все в порядке. Все хорошо. Просто так, видимо, было суждено. Ей так проще. Да и ему тоже. Не надо будет выслушивать глупых капризов, бессмысленных приказов, необоснованные сцены ревности, чувствовать удар по щеке ни за что. Теперь он свободен. Так почему же не радуется? Почему же ему так паршиво?
В горле стал ком. Он мешал нормально дышать. Мешал вдохнуть полной грудью. Позволял лишь жадно хватать ртом воздух, так и не пробуя его на вкус. Задохнись! Умри! Исчезни!
«Я уезжаю. Ты – остаешься».
Все. Эти молниеносные слова до сих пор медным отблеском звучали в его голове. Их туда намертво закопали, чтобы он запомнил, что он – бесполезная и никому не нужная кукла. Что им всего лишь поиграются и выбросят. И он так и будет гнить по жизни. Заживо гореть под презрительными и насмешливыми взглядами Кукловодов, которые его бросают. Этот кошмар. Ночной кошмар. Который не покидал мальчика с тех самых пор, как ушла Эльма. Хорошо, что в комнате его оставили той же, и что он один живет. Иначе кто-нибудь пострадал бы.
Он вспомнил ту девочку. Новенькую. Которую встретил на последнем уроке. Бедная. Она не знает, что ее ждет. Не знает ничего ни о себе, ни о них. Она просто отдаст себя на пользование, ничего не подозревая. Не понимаю, что в дальнейшем ее точно так же кинут. Что это не навсегда.
«Марионетка и Кукловод – это пара, созданная Богом друг для друга. Это те, кто от рождения был единым целым, кто родился уже с парой. Словно близнецы».
Ложь! Самая настоящая ложь! Не верит. Он никогда в это не поверит, особенно после такого. Вот почему он никогда к себе никого не подпускает. Вот почему никому больше не верит. Почему терпеть не может, когда о нем заботятся. Он не видит в это ничего, кроме того, что он будет пожизненно за это обязан и не сможет расплатиться, даже, после смерти. Нет. Он один. Один. Никому не нужен, никто не нужен. Он родился один и умрет один. Это судьба каждого человека. Каждой Марионетки.

Я открою тихо двери.
Постараюсь уйти, чтоб не услышала мать.
Я сегодня буду пьяный.
Буду пьяный, мне на все, мне на все наплевать.

Темно-алая кровь по твоим губам,
По твоим щекам –
Никому не отдам.

Окер почувствовал поддержку. Слегка оттолкнулся на ногах и поднялся, устояв. Да, на снегу сейчас очень хорошо, конечно, особенно для плеча – холод сможет притупить боль. Но валяться на нем сейчас было совсем ни к чему. Он шумно выдохнул ледяной воздух. Мальчик даже холода не чувствовал уже. Он вообще ничего не чувствовал. Внутри было пусто, словно он и правда всего лишь кукла. Фарфоровая, тонкая, почти прозрачная кукла. Дотронься – и он рассыплется на мелкие кусочки, которые невозможно было бы собрать. Сил не было. Совсем. Он очень устал. За этот единственный день произошло слишком много. Слишком. Было удивительно еще, что он со всем этим смог справиться. Хотя, день еще не закончился, так что судить о чем-то рано. Кто знает, что будет позже.
В голове зазвучал голос милорда. Почему-то его голос успокаивал и слегка приводил в чувства, но не на столько, чтобы понять происходящее полностью. Окер повернул голову, пусто посмотрел на мужчину и наигранно ласково улыбнулся.
- Вы предлагаете мне убежать от Вас? Это будет совершенно глупо. Вы ведь не пытаетесь связать меня. А где медпункт я не знаю, да и лекарства я не люблю вообще никакие. Поэтому мне проще остаться тут, пока не станет легче.
Улыбка с губ пропала, но Лоун все так же внимательно продолжал смотреть на месье своими пустыми карими глазами, которые своим цветом говорили о многом для тех, кто знал, что это означит. Слова медленно начали пролетать в сознании. Он слышал каждое слово отдельно. И все их вместе. Слышал словосочетания и предложения. Строчки и четверостишия. Стих был закончен. А смысл прочтенного начал доходить до мальчика позже, задерживаясь, видимо, где-то по дороге, чтобы перекусить и выпить чего-нибудь бодрящего.
Окер слегка наклонил голову на бок.
- Красиво. И грустно, - почему именно так – не понятно. Хотя, может сказывалось состояние.

Отредактировано Oker Loun (2010-07-05 13:17:38)

Он сломан. Сломан так, что починить уже сложно, хотя кто-то на это точно способен. Но хочет ли этого сам мальчик? Хочет ли, чтобы его благополучно починили? Наверное, нет. Просто потому, что он любит оставлять все, что чувствует, в уголке своей кровати, рядом с подушкой, чтобы просыпаться и понимать, что все это еще рядом с тобой, что все это никуда от тебя никогда не денется. Он любил помнить то, из-за чего именно с ним произошли те или иные события. Это то, чего он любил больше всего на свете, даже если чувства эти – боль, отчаяние и желания смерти. Это совсем не важно, главное, что он чувствует.
Не страшно, когда ты чувствуешь боль, страшно, когда ты уже ничего не чувствуешь.
Это действительно так. И он боялся этого, боялся, что однажды перестанет чувствовать совсем. Что он больше никогда не поймет, что это такое,  никогда не вспомнит кто он такой, где был, зачем жил и почему вообще родился. Но этот страх часто уходил куда-то далеко и не давал возможности просто сидеть спокойно и бояться. Он заставлял трястись от самого себя, делая часто так, что ты забываешь некоторые чувства.
Я мыслю верно. Я мыслю? Все еще… странно…
Он уже сам не понимал, что происходит. Что он там правильно мыслит? Зачем он это делает? И почему правильно? Это место. Он не мог его узнать. Утром здесь многое было по-другому. Что за разруха здесь произошла? Кому понадобилось с такой силой метать здесь все в клочья. Хотя, разве это имело сейчас значения? Никакого. Но то, что он увидел, заставило по второму кругу с большей силой пронестись у него в голове. Он закрыл глаза. Не было никакого желания смотреть на это все еще раз. Лучше уж разглядывать темноту за широка закрытыми глазами, чем все, что его сейчас окружает.
Пустота. Она забирала. Она манила. Окер с радостью отдал себя на съедение черной бездны, которая с такой охотой поедала его изнутри. Он ощущал себя пустым сосудом, сосудом, который обещали наполнить, но так и не сделали этого, просто потому, что забыли. Он – воздушный шарик, заполненный совершенно бесполезным для него воздухом. Что с этим делать? Он не знал. Поэтому продолжал так стремительно погружаться в пучину тьмы, в бесконечность, в ту самую черную дыру, которая затягивает в себя и никогда больше не возвращает обратно, в ту дыру, в которой он найдет свой покой, свое счастье, пусть даже и не видимое, несуществующее. Но оно будет таковым, будет его счастьем и тогда, возможно, он будет по-настоящему рад тому, что наконец-то свершилось, что он наконец-то забыл, что такое жить.
- Сведет в землю. Заманчивое предложение, - проговорил он холодным и безжизненным голосом, - Я привык думать о других. Думать о себе – это эгоизм. К тому же, слишком беспечно. Я не люблю думать о себе. Мне это не к чему. Нет, я не жду ничего. Просто знаю, что когда-нибудь все равно все приведет к одному итогу.
Он говорил так спокойно, словно шелест ветра, но таким загробным голосом, будто от долгого сна пробудился человек, умерший семь лет назад, и ему срочно приспичило поговорить о чем-нибудь с тем, кого он первого увидит возле своей могилы.
В голове пронеслось, что ему предложили помощь. Предложили помочь добраться до медпункта. Вот еще! По телу пробежала волна страха и засела глубоко в сознании, словно червь, поедающий гниль. Почему он так испугался этого? Почему не хочет туда идти? Ведь физическая боль для него уже давно ничего не значит. Он ее просто может не чувствовать. Игнорировать. Даже не обладая высоким уровнем пассивной способности, он привык к боли, которую несет с собой по жизни, с того самого черного дня, со смерти родителей. Не больно. Так почему? На этот вопрос ответа не было. Поэтому он решил пойти на компромисс для самого себя.
- Не думаю, что Вам понравится идея вести меня ко врачу. И тем более, Вам не понравится, когда мы туда прибудем. Не думаю, что способен спокойно стоять и смотреть, как мое тело пытаются набить какими-то сомнительными таблетками и жидкостями.
Он презренно фыркнул – самозащита. Самозащита от страха. Какая глупость. Почему он так боится?.. Надо разобраться, но уже позже. Сейчас, главное сосредоточиться на себе. Он потерял себя почти полностью. Уже. Уже совсем немного и он не будет себя помнить. Ему надо возвращаться. Голос милорда приводит в чувства, но не надолго, хотя этого вполне хватает, чтобы осознать то, что он говорит и придумать ответ этому.
- Каждый воспринимает сказанное по-своему, разве нет? Так почему эта история не может быть для меня грустной? – он безразлично пожал плечами, - Сказку? Это те, в которых добро всегда побеждает зло и в конце все живут долго и счастливо? Может быть. Я, может, просто не помню ее. Скорее, слышал, но не помню.

Хуже. А становилось ли ему хуже? Вот в чем вопрос. Может, он всего лишь усугублял собственное состояние своими же глупыми мыслями и попытками перехитрить свои чувства и эмоции. Может быть. Но тогда это было еще глупее, чем колечить себя, а не какое-нибудь дерево, находившееся поблизости. Но нет, ему захотелось почувствовать себя идиотом. Вот почему он сделал это именно на своем собственном плече. Но это уже не страшно, он почти его не чувствовал. Просто потому, что правая рука уже минут двадцать как онемела. Хотя чувство было довольно-таки приятное - ничего не чувствуешь, особенно той дикой режущей боли, которая обычно пронзает все тело, словно молния Зевса.
То ли мысль, то ли эмоция. Он даже толком не понял, что такое случилось. Ему предложили что-то показать. Что-то, что ему не понравится. Конечно же, ему этого несказанно хотелось, он был готов на любые эксперименты только потому, что любил их до безумия. Но соглашаться на это не стал. Ему это совершенно было не надо, вот почему он глубоко вдохнул, а потом медленно, но шумно выдохнул холодный мокрый воздух. Ветер снова вернулся в это место, наверное, он просто отлучился, чтобы успеть поиграть с кем-нибудь еще. Резкий порыв дуновения ударил мальчика по лицу, волосы от порыва больно хлестнули его по щекам, однако именно это и помогло ему придти в себя. Морозящий ветер, разносящий хлопья снега, которые взялись неизвестно откуда, подхватил в свои объятия всего Окер, просто обнял его и некоторое время не отпускал, будто наслаждался его обществом, хотя все было совершенно наоборот - не иначе. Лоун мягко улыбнулся, в глазах появился блеск, но слабый и тусклый, главное, что он появился, словно кто-то вбил в его бестолковую голову, что надежда - не такое уж бестолковое чувство. Он повернул голову к милорду. Словно кто-то резко выключил все, что было ему неприятно.
- Не волнуйтесь, дяденька, - просто, тихо, спокойно и ласково ответил он, - Я не хочу и не собираюсь умирать. И думать о смерти, как о выходе я тоже не буду. Я знаю. Знаю, что мне еще нужно много чего узнать. Но это не значит, что я вообще ничего не знаю о жизни. Я знаю и о смерти, к счастью, не так много и хорошо, как могло бы быть.
Он говорил настолько спокойно и уверенно, что его собственный голос начал его успокаивать. Он снова почувствовал себя маленьким и беспомощным ребенком. Потому что ему так захотелось. Захотелось чувствовать. Чувствовать себя. Вернуться в себя. Остаться здесь, в этом месте, с этими людьми и никуда не деваться. Не оставаться одному и не делать еще больше всяких разных глупостей.
Теперь и тот страх, что так далеко закрался в него бесследно исчез. Словно его вовсе и не было никогда. Словно все почудилось. И он предпочел думать, что все почудилось, потому что так проще осознавать, что ты все еще способен понимать и соображать. Он просто стоял, смотрел на месье Эшбейна и мягко улыбался.
- У меня много слабостей, но даже я не обо всех знаю. С этим ничего не поделаешь. Разве куда-то сопроводить человека, чтобы он не заблудился, а правильно нашел все, что ему надо - это не помощь? Это помощь и еще какая, - только на этот раз он не собирался от нее отказываться, - Если Вы знаете, где здесь медпункт, то мы дойдем до него вдвоем в два раза быстрее, чем я найду это загадочное место сам. К тому же, Вам тоже нужна помощь врача.
Он чуть отошел от милорда и полноценно уже повернувшись к нему лицом придирчиво осмотрел его, а потом кивнул, словно пришел к тому же выводу, о котором только что сказл вслух. Правой рукой он все еще не шевелил, потому что не мог. Она действительно онемела и теперь с ней ничего не поделаешь, пока не утихомириться сама боль. Но радовало, что он ее не чувствует.
Слабости всегда есть в человеке, особенно в таком, как Окер. Просто они не всегда все наружу лезут, хотя часто рвуться это далать. Такие моменты совершеноно не приятны, но они того стоят, потому что потом ты чувствуешь себя по-настоящему живым.
- Что ж, значит, жители заслужили того, чтобы быть наказанными, хоть дети здесь и не причем. Может, и глазами ребенка, но я привык видеть в услышанном то, что первым цепляет меня за душу.
Лоун дернул плечом. Тем, что здоровое - оно и понятно. Посмотрел на мужчину, будто что-то ожидая. А потом просто перевел взгляд куда-то в сторону в неизвестом направлении. Ему стало так легко, что не хватало воздуха. Однако, голова еще не перестала кружиться и тошнота не совсем прошло. Исчезла лишь пустота, которая могла поглотить его полностью. Но благодаря странным стечениям обстоятельств, все осталось на месте, в том числе и сам мальчик.